Низовой ветер. Глава пятая
Только берег ушел из-под ног, Черномора так прижало волной к борту, что даже не держись он за стойку фальшборта, все равно остался бы словно приклеенный к шершавой обшивке. Катер резко накренился, и на несколько секунд Черномор с головой ушел под воду. Дна не коснулся. Темень в надморье стала густой и черной. Диченко, чудом удержавшийся на палубе, потянул Черномора за руку. «Ай да Вовка!» — подумал Черномор. Он не увидел Диченко, определил по руке, жилистой, с жесткими струпчатыми мозолями. Крикнул глухо от воды во рту:
— Я сам, другим помоги!
Диченко, пожалуй, его не расслышал, но тянуть перестал. Метнулся на корму. Черномор подтянулся на руках, выждал, пока катер накренится в его сторону, рванулся через поручни и всем телом распластался на палубе. Заметил: кто-то копошится на корме. Пополз туда.
Над моторным отсеком палубы не было. Там к бортам были прикреплены баки с горючим и старое вращающееся кресло из парикмахерской — для рулевого.
Между креслом и штурвалом торчали ноги Симонова в огромных, на вырост, ботинках, а рядом Диченко вытаскивал на борт щуплого Валерку.
— Где Коровин?- не поднимаясь, заорал Черномор.- Коровин где?!
Ботинки исчезли, и свежевыстриженая голова Симонова тут же показалась над палубой.
— Он уже, наверное, на берег прыгнул.
— Гера-а! — чуть приподнявшись и приложив руку ко рту, закричал Черномор.- Гера-а-а!
В черно-зеленой кипени с гребня на гребень кувыркался катер, и надрывный крик Черномора падал тут же, у кормы. Без команды начали кричать все четверо.
В какую сторону был берег, на каком расстоянии — не разобрать, маленький мирок катера, казалось, был единственным живым островком, а Коровину, быть может, только руку подать…
Черномор бросился в кубрик. Ориентируясь по памяти, стал выдергивать из-под сидений пробковые спасательные жилеты. Кто-то заслонил дверной проем, и Черномор начал подавать жилеты туда.
— Бросайте за борт! Может, он лампочку увидит!
На этих жилетах в нагрудном карманчике находилась, батарейка, которая, попадая в воду, сразу давала ток, и тогда ярко загоралась маленькая лампочка. В тихую погоду свет этих лампочек виден далеко, но может, и сегодня Коровину посчастливится?..
Кажется, все. Все шесть жилетов за бортом. Три ступеньки вверх до палубы. Это очень много, если катер, что называется, «голова — ноги». Но это Черномору было уже не в новинку. Еще на втором году обучения в клубе юных моряков Максим ввел «упражнение космонавтов». Заключалось оно в том, чтобы при «любой болтанке» пробежать сквозь две шеренги, увернуться от толчков и вскочить в «ворота». Упражнение нужное и несложное, только Коровину, помнится, оно никак не давалось. Он до слез обижался, когда его толкали, часто останавливался, а то и вовсе садился на землю. Максимыч хотел уже отстранить его от тренировки, но отец Коровина настоял: «Гоняйте, бога ради! Сами же видите, что тюха-матюха. Может проснется, наконец».
Проснуться-то он проснулся, а только где он сейчас?..
Черномор уже по пояс выполз из тамбучины, когда его шею неожиданно опоясал тонкий и скользкий поясок от спасательного жилета. «Один где-то запутался»,— подумал было Черномор и увидел Симонова. Тот сидел на палубе, обвив мачту руками и ногами. Спасательный жилет был надет поверх пиджака.
— Ты… чего? — Черномор потянул за поясок. — Ты… это?
Симонов не ответил. Вода уже попала на батарейку, лампочка на груди Симонова то тлела папироской, то вспыхивала ярко, на мгновение освещая его квадратный, сильно выдвинутый вперед подбородок, широкие ноздри и большие серые глаза.
— Не да-ам! — вдруг завопил он, а Черномор, поднявшись, наотмашь ударил его по лицу. Симонов так и застыл с открытым ртом.
Дождь будто враз иссяк. Катер развернуло кормой на ветер, и в кормовое отделение стали напористо хлестать волны. Может, почудилось Черномору, но они светились, пусть слабо, но светились как раз в тот момент, когда переваливались через борт. Спина Володи Диченко то показывалась в корме над палубой, то исчезала. Придерживаясь за леер, Черномор побежал туда. Диченко ручным насосом откатывал воду за борт.
«Реакция у него по делу», — вновь отметил Черномор и тут же по тому, как сильно осела корма, понял: положение критическое. «И мотор, как назло, не успел завести». Черномор тоже спрыгнул вниз и оказался по пояс в воде. Она показалась ему гораздо теплее воздуха.
Ручной насос был явно ни к чему: один качок — два литра воды за борт, а один бросок волны — килограммов пятьдесят в катер. Вода в кормовом отсеке уже почти доходила до палубы. Еще несколько минут, переборка, разделяющая катер пополам, не выдержит, и запаса плавучести не останется.
Диченко вылез на палубу, метнулся к тамбучине. Черномор проводил его взглядом, и впервые в жизни щемящее чувство одиночества овладело им. «Неужели никто не понимает, что если самим не сдаваться, то катер еще может выдержать?»
— Эх, вы-ы,— Черномор ногой нащупал в воде солярное ведро и начал быстро вычерпывать воду.
У самой груди он набирал полное ведро и сильным рывком выбрасывал воду за борт. Но не успевал он выбросить и десяти ведер, как море тут же забрасывало в катер почти, столько же.
Ветер уже не рвал шквалами, но слабее не стал. Снова начался дождь. Приблизились молнии и по-прежнему яростно полосовали небо.
«Малыш» уже не отыгрывался на волне — тяжелила корма, и катер, подставив ее волнам, спокойно, без дрожи ждал развязки.
Каждый раз, чувствуя набегающую волну, Черномор рычал затравленно и зло, но ведро не бросал.
Володя Диченко, с вечера оказавшись на катере, не успокоился до тех пор, пока не обшарил его с носа до кормы, не убедился в его надежности, не проверил снаряжения. И сейчас он сразу понял, что, если корму будет заливать, никаким способом откатать воду они не смогут. Нужно повернуть судно носом на волну. Но как? Тот якорь, что был, он сам обрезал, а запасного, он хорошо помнил, нету.
— Эй ты, несчастный! — крикнул он через тамбучину Симонову.- Маленький фонарик у тебя?
Симонов ответил пучком света. Диченко рукой позвал его в кубрик. Посвечивая себе фонариком, опустился и Симонов. Спасательного жилета на нем уже не было.
Катер принял в корму очередную порцию воды, скрипуче вздохнул, из пазов между досками переборки покатились слезинки, секунду дрожали, потом стремительно покатились вниз.
— Свети сюда! — крикнул Диченко и выволок на середину кубрика бухту перекрученного пенькового каната. Стал лихорадочно рыться в нем, разыскивая конец. Нашел, отбросил в сторону, побежал на палубу и тут же вернулся с огромной кувалдой. Взял Симонова за руку, направил луч фонарика в дальний угол.
Валерка лежал на носовой банке, плотно закутавшись в брезент. Из-под брезента выглядывала только белая, дрожащая, покрытая цыпками ступня.
— Валерка, помоги Черномору! — крикнул Диченко.
Взрывы ветра сюда долетали слабо, и Валерка, несомненно, расслышал приказ, но не пошевелился. Диченко сложил вдвое пеньковый конец, как это делал Зосим, и что силы стеганул по брезенту.
Валерка мгновенно стал на ноги. Крайнее отчаяние, боль, ужас — все было сейчас на его осунувшемся посиневшем лице, а провалившиеся серые глаза полны слез. Коричневая интернатская куртка была на нем так велика, что, казалось, ее можно снять, не расстегивая.
— Помоги на корме Черномору,- несколько смягчился Диченко, вновь берясь за кувалду.
Валерка пошатывался, но с места не двигался. Было видно, что смысл сказанного не доходит до него.
— У-у!-скривился Диченко. — В его годы люди уже новые планеты открывали, а он…- стал быстро привязывать рыбацкими узлами пеньковый конец за ручку кувалды. Он знал, что Валерка направлен сюда детской киностудией — снять фильм о первом походе «Малыша». Знал, потому особой морской выдержки от него и не ожидал, но чтобы так раскиснуть…
Свой старый бушлат Диченко сбросил, чтоб не мешал, остался в одних спортивных брюках, а Симонов почему-то сразу сравнил его с осьминогом: вместо туловища — связка сухих перекрученных жил, а руки и ноги двигались так неуловимо быстро, что казалось, их очень много.
— Что это будет? — Симонов показал на кувалду.
— Увидишь,— Диченко даже не взглянул на него. — Давай сюда тряпье всякое.— Сдернул с гвоздя старую фуфайку и тут же привязал ее в метре от кувалды.
Симонов начал догадываться. Диченко хочет сделать нечто вроде плавучего якоря. Надеется развернуть катер носом на ветер, на волну. Работа пошла быстрее. В своей догадке Симонов не ошибся. Диченко прямо из кубрика швырнул кувалду на борт и стал опускать канат со связками тряпья.
Канат вскоре начал натягиваться: катер дрейфовал с приличной скоростью.
Другой конец каната Диченко перенес на носовые кнехты и стал крепить его. Симонов подсвечивал ему. Вдруг Диченко стремительно бросился к тамбучине, вырвал у Симонова фонарик, стал шарить лучом по морю. Крикнул Симонову:
— Где-то работает мотор!
Зa их спиной сверкнула молния, ярко высветив шлюпку, вознесшуюся на острый гребень, и Диченко физически, телом почувствовал звериный, пронзительный взгляд Зосима.
— Э-зй! — закричал Симонов, размахивая руками. Диченко остановил его:
— Не кричи. Этот не подойдет,— и направился к корме.
Появилась и начала усиливаться бортовая качка. «Разворачивает,— подумал Диченко. — Приспособление срабатывает»
Из кубрика на палубу выпрыгнул Валерка:
— Лопнула переборка! Там вода!
