Низовой ветер.Глава восьмая
Ураган шел на убыль. Чувствовалось, что большим дождем небо выплакалось, на нем все чаще появлялись сероватые прогалины, ветер в оттяжках палатки высвистывал морзянку все тише, вода в промоинах уже не всхрапывала, как раньше.
Нагорок рыжел, взбухал, становилш выше и массивнее. На редкой кустистой траве в беспорядке валялись матрацы, раскладушки, части теннисных столов, кучи белья, наспех прикрытые парусами.
Тридцать шесть юнморовцев Басалай давно переправил в помещение пансионатской столовой, а сам остался тут — пересчитать имущество.
Был он невысок, кряжист, с широкими и покатыми плечами. На крупном его лице, чуть тронутом оспой, под бугристым мясистым носом — короткие и жесткие седоватые усы.
Когда-то большой мастер по части спиртного теперь не пил, но от прежнего увлечения остался легкий туманец в карих глазах да похмельная дрожь в пальцах. Не унимали ее ни пилюли, ни диета.
Раньше он всегда остро чувствовал, где его ждет удача, умел появиться вовремя, взять на себя руководство и, как он сам выражался, преподать себя. Приморский город любил развлечения, и Басалай слыл большим мастером по устройству костров на воде, фейерверков и вообще всего зрелищного.
Теперь не то. Сказывалась усталость. До пенсии оставалось всего ничего, поэтому и ходил Басалай третье лето в помощниках Максима.
Стены Басалаевской палатки вздувались пузырях;, хлопали, фонарь «летучая мышь», всхлипывая, метался под перекладиной и наполнял палатку неярким холодным светом.
Коровин закутался в одеяло и расположился под задней стенкой на мешке с бельем. У его ног сидела Матросиха и старательно облизывала полуживого щенка. Двух других, видимо, унесло течением.
— Этот Диченко знаешь кто? — Басалай по списку в тетрадке проверял имущество, то и дело выбегал из палатки, снова заходил, смахивал с блестящей лысины за спину крупные дождевые капли и как бы сам себе рассказывал: — Два его слободских дружка уже в трудколонии сидят.
Прошлой весной приходят на водную станцию втроем: «Дай «Метеор» покататься». А я этот катерок никому не даю за исключением начальства. Так вот выгнал я их с треском. Грозить начали. Ну, я эту троицу знаю, так сразу заявление в милицию отнес, а «Метеор» сторожу под личную расписку сдал. Наутро прихожу на водную, а сторож мне:
— Катер ломают!
Я туда. Треск и звон до проспекта, наверное, слышно. Диченко этот по мотору кувалдой молотит, а двое других обломки за борт выбрасывают.
— Беги, — кричу сторожу, — в милицию! — а сам сел в рейдовую шлюпку и к ним. Они, смотрю, добить торопятся. Грохот почище сегодняшнего. А потом в воду попрыгали и к берегу подались. Ладно, думаю, ловить не буду. Я вас и так знаю. Вылезаю на катер, а там — что бы ты, Коровин, думал? Там все целое! Деревянным молотком по дырявым кастрюлям гром делали, а камни там всякие выбрасывали. Во звери! Милиционер, как на дурачка на меня смотрел. Ладно, думаю, встретимся.
Весь день я им штуку придумывал, а вечером они сами ко мне домой пришли. На поклон, понимаешь? Две бутылки «Столичной» на мировую принесли. Знаешь, Коровин, я человек простой, отпустил их. Кума на ужин позвал. А только в одной бутылке уксус оказался, а в другой — так вообще дрянь какая-то. Вот какие паразиты! — Басалай неожиданно пнул Матросиху, и она очумело выпрыгнула из палатки.
Пока Басалай рассказывал, Коровин, отогревшись, находился в каком-то полузабытьи, но когда взвизгнула Матросиха, встрепенулся: — Что вы так?
— А того,— повысил голос Басалай,- двух палаток не хватает, а ваш Максимыч всяких подонков сюда тащит !
Коровин отбросил одеяло:
— Не Максимыч привел, а Черномор!
— Знаю, знаю,- Басалай предупреждающе показал ладонь.. — Максимыч теперь тоже так скажет. — Он скрипуче хихикнул. — За спины малолетних легко прятаться. Снаружи кто-то привалился к стойке так, что перекладина прогнулась, и в палатку ввалился Зосим в изодранной парусиновой робе. Глаза мрачные, набрякшие. Он, тупо смотрел на Басалая, потом выдавил:
-Шкипер, перемерз я … Выпить найди.
Откуда-то издали донесся жалобный собачий вой.
