Низовой ветер. Глава вторая
Лето на Азовье выдалось холодное. На рассвете выползали из прибрежных камышей клубы тяжелых, сырых туманов и по песчаной отмели Белосарайской косы, подрагивая, медленно скатывались в море. И дни тянулись сырые, мрачные, до предела напитанные ожиданием чего-то необычного, небывалого. Вечера густели, обрастали тяжестью, а по ночам злые ярко-синие молнии гигантскими кнутами стегали небо, и тогда до боли жалкими и ничтожными казались вспышки маяка; хотелось спрятаться, укрыться от этого откровенного и неистового буйства стихии.
Взрывалась темень, сотрясалась земля, в испуге затаивались ветры, а рыбацкие хатенки, казалось, пятились от берега.
…Поздней ночью с маленького островка за косой Вдруг молча сорвались чайки и полетели куда-то в степь, а вслед им понесся ураганный низовой ветер. Только в этом месте, в горловине Таганрогского залива, шквалистый низовой ветер налетает так неожиданно и так тремительно. Послушно припали к топям камыши, глухо, без звона вылетели оконные стекла, с крайнего пансионата сорвало железную крышу, пронесло ее добрую сотню метров и словно ножом срезало колпак маяка.
Геру Коровина, выуживавшего из костра печеную картошку, накрепко прижало спиной к сигнальной мачте. Костер разом подняло вверх, и он огненным шлейфом унесся прочь. Привязанный к оттяжке мачты пионерский горн флюгером вытянулся по ветру и простужено захрипел. Старшинскую палатку Николая Черномора завалило, скомкало, и он спросонок долго не мог оттуда выбраться. Наконец он выкатился из-под надувного матраца к ногам Коровина.
Ветер, густой и упругий, резкими шквалами бросался вниз, на мгновении припечатывал Черномора к траве и тут же чуть приподнимал, как бы тормошил, пузырем вздувая на нем тельняшку.
Изловчившись, Черномор рывком встал на ноги и сразу же чуть не упал от неожиданно докатившегося сюда невысокого водяного вала. Он мгновенно схлынул, всосался в песок, но Черномору вдруг показалось, что все море вот-вот вздыбится и обрушится на землю.
Море и впрямь наступало. Оно подобралось уже под крайние палатки, и четыре «кадета» — одноместные фанерные яхты, еще в полдень вытащенные на песок,— были опрокинуты и полузатоплены. «А что же тогда с «Малышом»?
Недели две уже как спустили катерок со стапелей и поставили на якоре возле лагеря. И ежесуточно на нем трое вахтенных…
Держась за лагерную сигнальную мачту, Черномор вытянулся, глянул на рейд. Вдоль берега, кипящие, накат за накатом, яркие блестки на гребнях и пугающая пустынность. «Сорвало с якоря!»
Катерок этот юнморовцы сами построили из судовой спасательной шлюпки, только вчера отрегулировали дизелек, да что теперь толку? Симонов сам завести его не сможет, Валерка из киностудии не в счет, а Володя Диченко впервые там.
Черномору вспомнились спасательные жилеты, сложенные в кубрике. «В случае чего, ребята выплывут.— Представил себя в жилете.— Плыть будет неудобно. Куда понесет их течение? Не просто ветер ведь, ураган!»
Лучи карманных фонариков то беспорядочно метались между палатками, то вдруг спотыкались, падали и бессильно копошились в траве. Из командирской палатки на взгорке выметнулся заместитель начальника лагеря Ефим Ильич Басалай, выскочил, как спал, в одних трусах и стал носиться по лагерю — приземистый, широкоплечий, С начисто облысевшей головой. Он раньше всех оценил обстановку, и теперь, казалось, не донимал его холодный
ветер, острые ракушки не впивались в подошвы, глаза хоть и без очков, но сейчас видели все и вся.
Он вытряхивал из палаток остолбеневших от неожиданности юнморовцев, взваливал на себя гору матрацев, в мгнозение ока был уже на взгорке, и тут же его пронзительный бабий голос раздавался внизу и его слышно было во всех концах палаточного городка.
— Сносите все имущество на мой бугор! Ничего не забывайте, все числится!
Черномор выждал промежуток между порывами ветра и, поддерживая Коровина, бросился к Басалаю:
— «Малыша» сорвало с якоря!
Басалай сворачивал десятиместную хозяйственную палатку, не разгибаясь, сказал:
— А я при чем? У меня лагерь вот…- Он крякнул, вскинул палатку на спину, метнулся на взгорок.
— Побежим вдоль берега по ветру! — прокричал Коровину Черномор. — Может, «Малыша» где выбросило! — он дернул его за локоть, и они не выбежали, вылетели за крайние палатки.
Короткая, хлесткая волна прибоя ударила по ногам, Но это уже не вызвало оцепенения, как в первый раз. Черномор отпрянул и, выбирая путь скорее по наитию, потянул Коровина вдоль прибоя.
Изредка на восточном небосклоне вспыхивали зарницы далеких молний, потом плотные сизоватые тени носились в надморье то в одну, то в другую сторону, и тогда Коровин и Черномор стремглав бросались прочь, подальше от берега. Ветер колко сек по затылкам песком и ракушкой.
Внезапно метрах в трехстах от лагеря путь им преградила неширокая, но глубокая промоина. Упругое течение в ней несло в глубь косы, к гнилым камышам. «Откуда она тут? — подумал Черномор, взбираясь на откос противоположного берега.— Так быстро поднялась вода или сел берег?»
Но не это, вернее, не это главное, что сейчас более всего волновало Черномора. Про себя, чтобы попусту не волновать Коровина, он рассуждал так: прошло не более получаса, как ураган сорвал «Малыша» с якоря. Если его понесло вдоль берега или к берегу, то даже при слабом свете зоринок они вот-вот должны увидеть его. Если нет — ребят либо перевернуло, либо понесло в открытое море, и неизвестно тогда, чем все это кончится.
Черномор приседал, ожидая очередную вспышку, и вытягивался во весь рост — «Малыша» в видимости не было.
Предчувствие беды охватило его. Казалось, что ураган специально подкараулил ночь, именно ту ночь, когда начальник лагеря Максим Максимович Гордиенко уехал в город, и теперь обрушил на песчаную косу всю свою безумную силу, чтобы разом уничтожить и лагерь, и катер с ребятами.
Черномор наткнулся на копну подмокшего сена, придавленного жердями, и понял, что берег отступил метров на сто; дня три назад на этой лужайке косили сено. Если так пойдет и дальше от Белосарайской косы ничего не останется.
Бесшумно, будто против ветра хлынул дождь, проливной и холодный, без просвета, без надежды на остановку, и Черномор чуть было не поддался на предложение Коровина зарыться в копну и переждать непогоду. На мгновение его совсем покинула надежда увидеть в море «Малыша», но вдруг Черномор так ясно почувствовал на спокойный, осуждающий взгляд Максимыча, что все сомнения испарились, появилась злость на кромешную темень, на себя и на Коровина.
Черномор ускорил шаги. На море в двух — трех кабельтовых появилась ярко-синяя полоса, похоже, сама молния упала вниз, распласталась и тут же исчезла. На фоне у самого берега Черномор увидел «Малыша», накрененного, застывшего на месте… Видимо, заметил его и Коровин, потому что первым ринулся к полосе прибоя.
Темень еще более густая разделила их, но Черномор Чувствовал, что по колкой стерне они бегут рядом, не уступая друг другу, как на стометровке. Жив, значит, давнишний друг Сашка Симонов, жив «киношник» Валерка, жив и этот парнишка — Вовка Диченко… С ним Черномор познакомился только вчера тут же, на берегу, познакомился и сразу подрался…
Вечерний сумрак еще непрочно осел в прибрежных камышах, когда Черномор, расставив очередной наряд у яхт, возвращался в лагерь притихшим и обезлюдевшим берегом.
Неожиданно он споткнулся о слабо натянутую веревку. Пригнулся и увидел полувытащенную на песок шлюпку, а чуть поодаль — спящего паренька в старом, непомерно большом матросском бушлате. Это к его ноге от шлюпки шел фаллинь. Черномор подошел к спящему, легонько коснулся его плеча:
— Эй, парень!
Тот сразу поднял голову. Так просыпаются люди, привыкшие, не расслабляясь, спать в любом положении, схватывать сон, что называется, на лету. Он исподлобья глянул на Черномора, с настороженной хрипотцой спросил:
— А ничего.- Николай с интересом рассматривал его веснушчатое худое лицо. — Не спи на сыром песке. Простудишься.
Парень облегченно вздохнул, снова свернулся калачиком и тут же засопел. Был он где-то на год моложе Черномора, но, пожалуй, длиннее. Черномор решил не отставать, присел на корточки, дернул за веревку.
Парнишка снова резко сел, устало и миролюбиво спросил:
— Ну чего еще?
— Меня Николаем зовут. А тебя?
— Вовка,- сказал и уткнул голову в колени, давая понять, что разговор закончен.
— Ты заблудился сюда ? — всех косянских ребят Черномор хорошо знал. Этот был нездешним.
— Ха, заблудился! — Вовка задиристо поднял голову. — Вы еще в куклы гулялись, когда я море, как букварь, читал…
Фразу эту он, наверное, где-то слышал, потому что слова произносил медленно, как бы вспоминая. Помолчал и, отворачиваясь, вдруг со злорадной усмешкой добавил:
— Морячня несчастная…
Черномор вдавил кулаки в песок. Глухо спросил:
— Ты кого имеешь в виду?
— Вас же, кого еще…— Вовка, распаляясь, привстал на коленях, заговорил врастяжку, с издевкой.- Тельняшки напялили, бескозырки нахлобучили, смирненькие ходите, а наши сети сперли!
— Ваши сети? — Черномор тоже привстал. С неделю назад они с Симоновым действительно зацепили килем яхты чьи-то сети и отдали их Максимычу. Тогда еще долго караулили: кто их искать станет? Так вот они чьи, оказывается! — Ваши сети? Браконьеришь, значит?! Вовка тут же швырнул горсть песка ему в лицо. От неожиданности Черномор качнулся, подался вперед, и они сцепились, покатились по песку…
Внезапно кто-то взрослый сильно ударил Черномора по лицу, потом по затылку, раз и второй… Сквозь красный туман донесся Вовкин крик: «Не бе-ей!» — затем какой-то звериный рев и матерная ругань.
Очнулся Черномор, лежа на спине. Вовка из картуза лил воду ему на лицо и что-то быстро-быстро говорил. Черномору показалось, что Вовка просто для вида шевелит губами, но тут же расслышал:
— Вставай живее! Вернется Зосим, обоих в гроб заколотит. Я ему нос прокусил…
Так кто же он в самом деле, этот Вовка Диченко? Стерня под ногами кончилась, и Черномор с разбегу налетел на катер. Совсем рядом крикнул Диченко:
— Толкайте разом! — он подсунул под корму катера древко отпорного крюка и пользовался им, как рычагом.
Возле него держался за борт Валерка, а по ту сторону стоял Симонов. Черномор узнал бы его где угодно По вытянутой, как дыня, стриженой голове.
— Чего стал, толкай! — зло, с придыханием опять крикнул Володя Диченко. Он ни капли не удивился, что в полумиле от лагеря их разыскали.
— Оборвался якорь? — Черномор тоже схватился за древко.
— Нет, пополз только. Тут совсем недалеко промоина, надо туда «Малыша» направить. Если удастся, спасем…
Крупные ливневые капли, подхваченные низовыми шквалами, неслись почти горизонтально и нещадно секли пи лицам. Как ни упирались все пятеро, пытаясь столкнуть катер с мели, корму по винт засосало в песок, а нос задержало надраенным дректовом, и катер, ощерившись на море, мелко дрожал всем корпусом, в злом отчаянии кивал, как бы кланялся каждому второстепенному валу или пересчитывал их и, похоже, обреченно ждал последнего вала, «девятого», который либо приподнимет его и снесет на берег, либо хряпнет о камни в последний раз…
— Руби канат!- прокричал Володе Черномор.- Попробуем носом завести в промоину!
— А если не удержим? — чуть слышно отозвался Диченко, но Черномор подтолкнул его — иного, мол, выхода нет. И тот вьюном вскарабкался к носовым кнехтам.
Что-то глухо ухнуло, точно кто-то огромный облегченно вздохнул, катер дернулся, вздыбился, и его в мгновение ока отнесло от берега. Все машинально вцепились в борта и повисли. Коровин не выдержал рывка, скользнул под днище. Еще никто не понял, что произошло, а плотная, упругая стена ливня уже напрочь отгородила «Малыша» от берега.
